УКРАИНСКАЯ АКАДЕМИЯ АГРАРНЫХ НАУК

 

ИНСТИТУТ АГРАРНОЙ ЭКОНОМИКИ

 

 

 

 

 

РЕФЕРАТ ПО ФИЛОСОФИИ

 НА ТЕМУ:

ФИЛОСОФИЯ САМУРАЯ: НЕОТЪЕМЛЕМАЯ

ЧАСТЬ ФИЛОСОФИИ  ЯПОНИИ

 

 

 

 

 

 

 

 

Материал подготовил аспирант Института аграрной экономики по специальности  08.07.02 - экономика сельского хозяйства и АПК

  Михайлов Е.А.

 

 

 

 

 

 

Киев 2002

 

 

Тривалий період філософська думка Японії існувала і розвивала­ся в межах буддійських релігійно-філософських уявлень, одержує ши­роке розповсюдження тоді, коли конфуціанство стає феодальною ети­кою - вступом вчення Конфуція. Починаючи з другої половини періоду Токугава (XVI ст.), коли процес нагромадження знань про природу йшов швидкими темпами, основною течією стає натурфілософія. Пи­тання гносеології природи і можливостей людського мислення, його логіки в межах філософії ще не розглядалося. У філософії превалю­вала моральна і соціально-політична тематика. Академічна японсь­ка філософія формується лише у другій половиш XIX - на початку XX ст. Відтоді японська філософія успішно розвивається, а імена японських мислителів займають почесне місце на світовому філо­софському небосхилі. Проте шлях, пройдений японською філософі­єю, її становлення і розвиток повчальні та цікаві [10, 102].

К сожалению, мало кто из философов увидел необычность философии средневековой Японии, её неповторимость. Ещё меньшее количество исследователей философии разглядели среди нагромождения религиозных  течений, сект и школ, которые были позаимствованы народом японских островов из Китая вместе с письменностью, Кореи и Индии.  Поэтому  долгое время  её даже не выделяли среди Восточной философии, либо отводили незначительное место для синтоизма, уже не говоря о специфическом философском течении среди самурайства в эпоху Сёгуната.

 

1.     Исторические аспекты зарождения самурайства.

 

Представление о  философии  Японии, её современной жизни, экономике, истории, традиционной культуре было бы явно неполным без изучения вопроса о самурайстве, его исторических аспектах зарождения.

Первые упоминания о самураях как об уже сложившемся воинском сословии, встречающиеся в японских исторических хрониках, в философских, литературных и поэтических произведениях, относятся к X – XII вв. Однако само движение как таковое зародилось в конце VII – начале VIII столетий и территориально вначале охватывало восток и северо-восток страны.

Буси, букэ, цувамоно – «воин», именно так назывались первые представители сословия военно-служилого дворянства. Это были замечательные бойцы, великолепно владеющие приёмами военного искусства, строго следовавшие закону долга и чести.  Позже за этими воинами-дружинниками на многие века закрепилось всем известное название «самурай».

 «Самурай» - образовано от глагола «сабурау» - служащий великому человеку, человеку высшего сословия.

Историческими предпосылками возникновения самураев является:

 во-первых,  бесконечная война японцев с коренными жителями, исконными обитателями этих островов – айнами – была связана с постоянными вооруженными стычками, подавлением мятежей и восстаний, охраной границ уже завоёванных территорий;

во-вторых, институт полигамии, распространённый в среде средневековой аристократии, и высокий уровень рождаемости в этой среде привели к неизбежному обособлению большой группы выходцев из аристократических семей. Сложная система наследования, принятая в среде японского дворянства тех времён, подобная институту майората в Европе, при котором всё имещество переходило к старшему из живущих сыновей умершего, приводила к тому, что у младших в роду оставалась единственная альтернатива: военная или монашеская карьера;

в-третьих, в раздробленной на удельные княжества Японии в течении нескольких столетий не прекращались междоусобные войны. Каждый крупный даймё желал иметь хорошую вооруженную и обученную армию;

в-четвёртых, развитие феодальных отношений и растущие расходы на военные действия соответственно усиливали эксплуатацию крестьян, которые убегали со своих земель и были вынуждены пополнять ряды военных отрядов самураев, не принимающих участие в создании материальных благ.

Именно эти четыре причины и способствовали выделению воинов-самураев в особую касту, а потом и в сословие, наконец, превращение самураев в правителей-буси (самураи стали называть себя так, чтобы отдалиться от оскорбительного для нового поколения властителей Японии напоминания о «служении господину»). 

В период  гражданской войны XII столетия появились предпосылки будущего сёгуната – управления страной, осуществляемого самурайским сословием с верховным главнокомандующим во главе – Сёгуном. Первым сёгуном стал Минамото Ёритомо после  победы в кровопролитной войне с другим могущественным домом – Тайра,  сумевший объединить вокруг себя все кланы самураев Японии.  Императорский двор Киото номинально был сохранён и продолжал существовать без оказания сколько-нибудь действенного политического влияния на жизнь японцев. Страной управлял правительственный орган бакуфу возглавляемый сёгуном. Так началась многовековая власть самураев, отнявших её у немощной и самоустранившейся от государственных дел старой аристократии ради пребывания в неге. Расцветом самураев пришёлся на эпоху Эдо (Токугава).

 

2.     Философские основы мировоззрения бесстрашных воинов.

 

2.1.         Влияние синтоизма на философское мировоззрение самураев.

 

Жизнь древнего японца — это поклонение при­роде и культ предков, мифы, легенды и сказания, в которых действуют многочисленные божества и духи. У японцев сложился свой взгляд на окружающий мир и их собственное происхождение.

Согласно древ­ним синтоистским верованиям, император Японии (тэнно, микадо) является потомком духов неба, а все остальные японцы происходят от божественных ду­хов второго разряда — коми.

Формировавшееся на протяжении многих столетий стойкое убеждение в принадлежности каждого японца к синто и глубокая вера в наличие внутренней связи нации с ками до сих пор, действуя на подсознатель­ном уровне, оказывают непосредственное влияние на жизнь народа в целом.

Вся жизнь японца с момента рождения и освя­щения его в местном храме, как в далеком про­шлом, так и сегодня, проникнута духом синто.

Рассматривая религию синто, интересно просле­дить в ней глубинные истоки такого явления, как самурайство. Где, когда и как возникли в сознании людей те первообразы, архетипы, на основе кото­рых впоследствии сформировалось уникальное в сво­ем роде мировоззрение бусидо. Ведь для того, чтобы понять, каким образом в недрах национального со­знания выросли такие морально-этические и духов­ные ценности, как долг, честь, доблесть, самопожер­твование во имя служения господину, беспримерное мужество, стойкость и уважение к людям, венцом которых является всего одно изречение: «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть», недостаточно ограничится простым рассмотрением фактов и имев­ших место событий. Необходим взгляд изнутри, чтобы выделить те духовные источники, которые пи­тают это мировоззрение.

Синтоизм, изначально пред­ставлявший собой шаманские и колдовские обряды, возникший из суеверий и веры в магию, впослед­ствии под влиянием буддизма отошел от первобыт­ных форм богослужения, но следы первичных веро­ваний сохранились в подсознании народа до наших дней. Насколько глубок этот след, видно на примере культа лисицы. В Японии в честь нее (и некоторых других животных) построены храмы, где собирают­ся люди-лисицы, которые якобы обладают сущнос­тью этого животного. Под протяжные завывающие звуки, издаваемые священниками, и ритмичные уда­ры барабанов люди-лисы впадают в транс. Они верят в то, что духи лисиц вселяются в них, придавая им силу и способность видеть и предсказывать будущее. До сих пор во многих местах таким же поклонением пользуется стрекоза. В глазах японцев, стрекоза Том-бо является олицетворением храбрости и националь­ного духа. В глубокой древности ее относили к воин­ственным насекомым, а страну Ямато называли «Землей стрекозы». Сегодня, спустя многие столе­тия, нередко можно увидеть изображение стрекозы на одежде мальчиков и других предметах.

Приведенные примеры показывают, что первич­ные формы поклонения природе и животному миру в виде образов, дополненных фантазией и элемента­ми духовной культуры, сохранились и поныне. До сих пор в некоторых японских деревнях верят в пре­дание о том, что самураи Тайра, проигравшие сра­жение клану Минамото (первая гражданская война), не умерли, а скрылись в глу­бинах моря, превратившись в крабов. Поэтому часто крестьяне вывешивают над входом в дом высушен­ные тельца крабов, считая, что эти амулеты отгоняют злых духов. Нетрудно догадаться, что крабы здесь ас­социируются с самураями Тайра, которые помогают местным жителям оберегать их жилища.

Мифы, сказания и легенды, тысячелетиями пере­дающиеся из уст в уста, изобилуют примерами доб­лести и героизма, и эти образы глубоко запечатле­лись в памяти поколений. Особенно остро они воспринимаются в детстве: воспетые родителями и служителями храмов, почерпнутые из народных ска­зок. Именно эти героические образы явились носите­лями тех первичных форм, которые на подсознатель­ном уровне повлияли на формирование духовности как самураев, так и нации в целом.

Загадки японской души становятся более понят­ны только во взаимосвязи национальной психологии с древними космогоническими мифами, синтоистс­кими обрядами и верованиями. Самураи же, как со­словие, повлиявшее на весь ход развития средневеко­вой и современной Японии, являются лишь наиболее яркими выразителями духовной культуры народа и его мировоззрения.

Синтоизм, веками внедрявший идею целостности и единства живого и неживого, природы и истории, идею о том, что все в мире про­никнуто живой сущностью — будь то человек, жи­вотные, растения или вещи, дал людям веру в боже­ства ками, которые живут везде и во всем. Ками существуют и в человеке, и поэтому он тоже может стать — или есть — ками. А значит, нет необходи­мости искать спасения где-то в другом мире, отлич­ном от мира людей. Ками — здесь, рядом, в повсед­невной жизни, ками неразрывно связаны с людьми и потому обеспечат спасение.

Синто — путь богов и бусидо — путь воина-са­мурая изначально несут в себе объединительное на­чало, выражающее сокровенный дух японской на­ции.

 

2.2. Японский отпечаток Дзен-буддизма в самурайской жизни.

 

Однажды к мастеру пришел, монах чтобы узнать, где находится вход на пути истины.. Мастер спро­сил его: слышишь бормотанье ручья? — Слышу, — ответил монах. — Вход здесь, — сказал мастер.

Д-р К. Г. Юнг.

Предисловие к «Основам

Дзэн-буддизма» [2]

 

Буддийский тезис о непостоянстве всего сущего лег в основу всей японской культуры, органично влив­шись в сознание самураев и всего народа.

Вот что написал дзэнский мастер Роан [7]:

 

С чем же сравнить

Тело твое, человек?

Призрачна жизнь,

Словно роса на траве,

Словно мерцанье зарниц.

 

В этих поэтических строках отражено истинное представление самурая о жизни и смерти, о есте­ственном принятии небытия как неизбежности, как иллюзорного кратковременного эпизода в бесконеч­ной драме бытия.

Буддизм зародился в Индии и проделал долгий через Китай и сложный путь развития покуда не был принят жителями японских островов.

Основой учения Будды являются 4 благородные истины:

—  истина страдания (все в мире преходяще, не имеет постоянства и полно скорби);

—  истина причины (причиной страдания явля­ются жажда бытия, желания, страсти, влечения);

—  истина освобождения (освободиться от стра­даний можно лишь отказавшись от желаний, пода­вив в себе все страсти);

—  истина пути (для достижения спасения необ­ходимо выключиться из круга перевоплощений, дос­тигнуть состояния нирваны, то есть угасания или исчезновения).

Все это возможно, если следовать среднему вось­миричному пути спасения:

1.     Правильное видение.

2.     Правильная мысль

3.     Правильная речь.

4.     Правильное действие.

5.     Правильный образ жизни.

6.     Правильное усилие.

7.     Правильное внимание.

8.     Правильное сосредоточение.

В Японию буддизм попал в VI—VII вв. с при­бывшими на острова монахами, и сначала религиозными источниками учения служили священные буд­дийские книги на китайском языке. В скором вре­мени буддизм стал быстро распространяться по всей стране. Но борьба между монахами-миссионерами за сферы влияния в пропаганде учения и привлече­ние к нему новых сторонников, а также идеологи­ческие различия в толковании доктрины махаяны привели к появлению большого количества сект, либо аналогичных китайским, либо образующих новые от­ветвления. В 754 г. возникла секта Тэндай, затем — Сингон, отличавшаяся особенной терпимостью к синто.

Синтоистские священнослужители тоже не стремились настраивать своих приверженцев про­тив буддизма, и через некоторое время эта обоюд­ная терпимость привела к тому, что синтоисты ста­ли рассматривать буддизм как одну из ветвей в самом синто. Впоследствии они слились в одно своеобраз­ное направление и назвали его «синто-дубль», или «Рёбусинтсг» [6].

В XII столетии возникли секты Синею, Дзёдо, Нитирэн и Дзэн, а кроме них в Японии еще появи­лись Хоккэ, Синагон, Син, Дзи и другие.

«Среди многочисленности и разнообразия сект только Дзэн выделился в уникальный орден — один из самых значительных в буддизме не только с точки зрения его исторической важности и духовной жизненности, но и с точки зрения непревзойденной оригиналь­ности и притягательной силы, претендующий на то, что он передает сущность буддизма непосредственно от его автора, причем без помощи какого-либо тай­ного документа или таинственного обряда», — писал Д. Т. Судзуки в “Основах Дзэн-буддизма”.

Триумфальное шествие дзэн по Японии и вне­дрение этой религиозной доктрины в среду самураев имело вполне определенные и веские причины, и одна из них — суровый образ жизни самураев, чуждый праздности и ориентированный на простоту. Учение дзэн проповедовало аскетизм, жизнь без излишеств, правильное оценивание собственных возможностей, постоянное самосовершенствование и гармонию с природой и окружающим миром, а все это как нельзя лучше соответствовало представлениям самураев о жизни и помогало им реализовать их внутренние духовные устремления.

В отличие от ортодоксального учения, дзэн не тре­бовал отчуждения от всего мирского, не призывал к полному отказу от влечений и страстей ради дости­жения нирваны. Дзэн обращался к разуму и духу, предлагая интуитивный путь познания, на котором надо использовать собственные внутренние ресурсы, как сознательные, так и подсознательные. Основная идея дзэн — контакт с внутренними процессами человеческого существа без привлечения каких-либо вне­шних, неестественных воздействий. Самый главный авторитет в дзэн — это собственная внутренняя при­рода. Разум человека, учит дзэн, постоянно пребыва­ет в суете мирских дел, метаясь в им же созданных условностях и границах и не замечая их противоес­тественности. Требуется совсем немногое — за обы­денностью и монотонностью жизни узреть Великий Символ и, познав глубину всех внешних форм, пре­одолеть ее. Только тогда все вещи откроются в един­стве, а человек преодолеет ту тонкую, невидимую, но чрезвычайно плотную завесу, которая мешает ему слиться с природой и обрести «спонтанность само­проявлений духа».

Подвижники дзэн-буддизма в Японии нередко сами происходили из самурайских родов и были тес­но связаны с воинским сословием. Проповедуемые ими философские концепции во многом соответство­вали образу жизни самураев и совершенствовали их моральную и духовную сферу. Дело в том, что языческие формы синтоизма хотя и наполняли всю деятельность самураев всепроникающим духом ками, но все же отставали от культурного роста нации и не могли заполнить образовавшиеся бреши в философс­ком и морально-этическом воспитании. Однако ду­ховные семена, посеянные религией синто, нашли

Проповедуемые ими философские концепции во многом соответство­вали образу жизни самураев и совершенствовали их моральную и духовную сферу. Дело в том, что языческие формы синтоизма хотя и наполняли всю деятельность самураев всепроникающим духом ками, но все же отставали от культурного роста нации и не могли заполнить образовавшиеся бреши в философс­ком и морально-этическом воспитании. Однако ду­ховные семена, посеянные религией синто, нашли питательную среду в религии буддизма, в частности в одном из его направлений — дзэн.

Дзэн-буддизм призывал к абсолютной гармонии с природой, а это соответствовало и синтоистским верованиям, к постижению Пути, что тоже находи­ло отклик в синто, ибо синто — это Путь Богов, а для самурая Путь — это служение; поэтому неудиви­тельно, что самураи нашли духовную опору в новом учении и оно прочно закрепилось в их среде.

Дзэн утверждал непознаваемость Единой Вселен­ной, говорил о преходящем всего сущего, отрицал объективность реальности, называя ее иллюзорным воплощением воображения. Дзэн-буддизм отрицал Бога в традиционном, общепринятом понимании, Бога, который требовал послушания и судил умер­ших, посылая их души в рай или ад. В дзэн человек выступал одной из жизненных сил мироздания и имел неоцэаниченные возможности. Являясь участником бесконечного цикла перерождений, он должен сам развивать свой внутренний мир и заложенные при­родой способности, постоянно работая над собой, со­вершенствуя дух и плоть.

Бесстрашие самураев, их готовность к самопожер­твованию во имя чести и долга, полное презрение к смерти и другие качества еще более усугубились под влиянием дзэн-буддизма. Постепенно дзэн, завладев умами самурайского сословия, охватил учением огром­ное количество приверженцев, и из их рядов выдви­нулись патриархи ордена. К таковым, несомненно, относятся Такуан (1573—1645) и Хакуин (1686— 1769); вклад, который они внесли в развитие при­кладных аспектов дзэн, касающихся боевой подготов­ки самураев, трудно переоценить.

В своем знаменитом письме, адресованном мастеру фехтования Ягю Тадзименоками Мунэнори (1571—1640), Такуан, аб­бат храма Дайтокудзе в Киото, освещает не только основы учения дзэн, но и тайны боевого искусства в целом. Рассуждая о фехтовании, он пишет о том, что одной только искусной техники недостаточно для того, чтобы стать настоящим мастером: человек должен глубоко проникнуться духом этого искусства. Этот дух улавливается только тогда, когда разум худож­ника приходит в совершенную гармонию с принци­пом самой жизни, то есть когда он достигает опреде­ленного умственного состояния, называемого «мусин» («у-синь») — «отсутствие разума». На языке буддиз­ма это означает уход за пределы дуализма всех форм: жизни и смерти, добра и зла, бытия и небытия. Именно здесь все искусство сливается с дзэн. Такуан особо под­черкивает значение мусин, который в какой-то степе­ни соответствует понятию «бессознательное».

С точки зрения психологии, это состояние ума, всецело подчиненного неизвестной «силе», которая приходит неиз­вестно откуда и в то же время, кажется, способна овладеть всей областью сознания и заставить его слу­жить неизвестному. Вследствие этого человек стано­вится своего рода автоматом в том, что касается его собственного сознания. Но, как объясняет Такуан, это состояние не следует путать с пассивной беспомощ­ностью неорганической материи вроде куска ткани или дерева. Человек «бессознательно сознателен» или «сознательно бессознателен». Развивая идею дзэн на примере фехтования, Такуан говорит о разуме, о его текучести, о том, что остановка разума приводит к абсолютной ограниченности действий. В дзэн это называется «схватить вра­жеское копье и убить им врага».

Далее, продолжая эту мысль, Такуан советует: «Фехтовальщик, достигший совершенства, не обращает внимания на личность противника, так же, как на свою собственную, ибо он является безразличным свидетелем фаталь­ной драмы жизни и смерти, в которой он принимает самое активное участие».

Как видим, учение дзэн, в данном случае выра­женное словами Такуана, пронизывает все, что де­лает — и не делает — фехтовальщик. Одним из основных лейтмотивов здесь является принцип ис­ключения дуалистического восприятия мира и про­тивопоставления одного объекта другому. Казалось бы, в таком искусстве, как фехтование, предполага­ющем единоборство двух вооруженных мечами лю­дей, уже изначально, само по себе, существует про­тивопоставление

Но Такуан настойчиво советует фехтовальщику отказаться от этой идеи и в то же время не быть мистиком, не увлекаться созерцани­ем, а ясно осознавать реальность смертельной схват­ки. Не противопоставление, а единение с миром, не мистицизм, а рационализм, чувство свободы, а не привязанности к объекту, — вот что выражено в словах Такуана.

Дзэн-буддизм, выделившись из многочислен­ных сект, приспособив взгляды и идеи махаяны к японским реалиям, вобрав в себя национальные осо­бенности японского менталитета, вырос в жизнеут­верждающую религию; высшая цель этого учения, по определению одного из исследователей буддизма Касимо Хидэо, — это освобождение от страданий, ко­торые большинство людей связывает с жизненными трудностями и несовершенством окружающего мира.

В период XVI—XVIII вв. все сферы жизни японцев уже были буквально насквозь пропитаны учением дзэн; что же касается самураев, то дзэн стал неотъемлемой частью их воспитания и мировоззрения, окончательно определив их философию и систему ценностей.

 

2.3.         След Конфуцианства в философии самураев.

 

Мне не приходилось встречать такого, кто лю­бил бы доблесть Дэ, как любят женскую красоту.

Конфуций

Если бы Конфуцию довелось совершить путеше­ствие во времени и через полторы тысячи лет после создания своего учения попасть в страну Восходящего Солнца – породившую самураев — Ямато, — он, несомненно, нашел бы там яркие при­меры того, как его знаменитое изречение воплоти­лось в жизнь.

Так же, как и дзэн, конфуцианская философская мысль внесла настолько большой вклад в историю, философию и психологию самураев, а затем и всего японского народа, что его невозможно очертить ни­какими границами. Учение великого китайца про­никло в самую душу народа и, наравне с синтоизмом и дзэн, во многом определило психологию нации, ее культуру и мировоззрение.

В жизни великий мудрец неизменно воздержи­вался от четырех вещей, которые нашли воплощение в сути самурайства:

1)  не вдавался в пустые разговоры;

2)  не был категоричен в своих суждениях;

3)  не проявлял упрямства;

4)  не думал о себе лично.

Сутью учения Конфуция является понятие Вели­кого Пути: «Человек способен сделать Путь великим, но великим человека делает не путь». Путь у Конфу­ция отождествляется с истиной, которая являет собой не только цель, но и все, что ведет к ней. Всю филосо­фию Конфуция пронизывает одна, ярко выраженная, идея — стремление к установлению порядка и спокой­ствия в мире людей. Одна из ключевых ролей в осуще­ствлении этой идеи отводилась благородному мужу.

«У благородного мужа добродетель — ве­тер, у малых же людей она — трава, склоня­ется трава вслед ветру».

В этом изречении Конфуция на примере благо­родного мужа определена вся сущность отношений между правителями, то есть людьми, наделенными властью, и подчиненными — народом. Ветер дует — трава склоняется.

Благородным мужем, по Конфуцию, может быть не каждый, а лишь тот, кто, обладая свободой выбо­ра, сознательно выбирает движение вперед и идет навстречу судьбе, хотя мог бы остановиться и отка­заться от испытаний. Для исполнения предначертан­ного необходимо «знание небесной судьбы», а им может обладать только благородный муж, поэтому он способен, как хозяин, управлять и распоряжаться своей судьбой. Судьба же выступает в роли Пути, который отождествляется с истиной, и если многим не под силу первое, то продвижение по Пути, выпол­нение человеком данной ему от природы предназна­ченности, не только доступно, но и соответствует воз­можностям каждого.

Провозглашенные Конфуцием добродетели, идея постижения Великого Пути, то огромное значение, которое он придавал ритуалу, долгу, человечности, составили морально-этическую основу всей будущей системы взаимоотношений не только в китайском, но и в японском обществе.

Вплоть до XVI—XVII столетий религиозно-фило­софская доктрина Конфуция не имела широкого рас­пространения в Японии ни в рядах воинского сосло­вия, ни, тем более, среди остального населения. Такое положение вещей в немалой степени объясняется тем, что главенствующее религиозное влияние на жизнь страны оказывали синтоизм и буддизм. По этой при­чине конфуцианство распространялось только среди правящей аристократической верхушки и в кругах крупных, владетельных даймё.

Они исповедовали уче­ние Конфуция внутри своих семей и кланов, в тайне, как достояние, передавая его по наследству своим детям и близкому окружению. И только после уста­новления периода правления Эдо (Такугава) ситу­ация заметно изменилась. Это в первую очередь про­изошло оттого, что философские сочинения китайских мудрецов и другую литературу стали в большом объеме переводить на японский язык. Именно в это время культурные, философские и литературные достиже­ния Китая становятся доступны многим людям.

После длительного периода междоусобных войн и смуты в стране наблюдается стремление к духовному и куль­турному росту. Воспринятое самурайским сослови­ем, воспитанным на идеях синтоизма и буддизма, нравственно-этическое учение Конфуция обрело но­вую силу. Поучения Конфуция о почтительности к родителям — в семье и уважении к старшим — вне семьи, о серьезном и честном отношении к делу, о безграничной любви к народу и человеколюбии как нельзя кстати «пришлись ко двору» в самурайской среде. Верность, безоговорочное следование автори­тетам, сыновняя почтительность и любовь к родите­лям, прежде всего к отцу, — все это соответствовало духовным идеалам и традициям бесстрашных, при­ученных к самопожертвованию воинов.

Путь, к постижению которого призывал Конфу­ций, созданный им образ благородного мужа были востребованы самураями, ибо они давно уже жажда­ли той духовной пиши, которой недоставало для слияния воедино их духовных и физических устрем­лений. Принятием конфуцианской доктрины завер­шилось тысячелетнее формирование облика самурая. Конфуций сразу же стал понятен и близок самураям потому, что его учение воспевало доблесть, благород­ство, давало возможность регулировать отношения в обществе, охватывая все его слои снизу доверху, учило управлению, призывало к порядку и подчинению законам всех без исключения.

Этикет (правила, ритуалы) (ли), человечность (жэнь) — все это в полной мере соответствовало внут­ренним убеждениям самураев, а изречения Конфуция были восприняты ими  как установка к действию.

 

учись, словно не можешь обрести

                                и будто опасаешься утратить.

 

Конфуций дал самураям ту регулятивно-поведенческую основу, на которой строилась вся этико-нравственная деятельность воинского сословия. С усвое­нием самураями идей Конфуция и некоторых других китайских мыслителей формирование самурайства как исторического феномена, можно считать, завер­шилось.

К концу XVII — началу XVIII вв. самурай обрел тот облик, который еще многие века и тысяче­летия спустя будет привлекать огромный интерес человечества к этому уникальному явлению; облик бесстрашного и мужественного воина, тонко пони­мающего поэзию; художника, с одинаковым мастер­ством владеющего и кистью, и боевым мечом; фило­софа, умеющего увидеть Вселенную в хрустальной капле утренней росы на листочке сакуры и в то же время, не дрогнув, пожертвовать собой во имя слу­жения господину и сохранения своей чести.

 

3.       Кодекс БУСИДО : специфика самурайской философии.

 

3.1.         «Хагакурэ» и «Будосёсинсю»

 

Від минулих епох Японія дістала у спадщину філо­софські і релігійні системи: синто, буддизм і конфуціанство. Дім Токугава використовував релігію для зміцнення світської влади: буддійські священнослужителі стали урядовими чиновниками. Це не пішло на користь буддизму і його авторитет падає. У суспільній свідомості прокинувся інтерес до синто. Мільйони віруючих об'єд­нувались в особливі братства (ісеко). Виникали і нові доктринальні напрямки у місцевій японській релігії - ватараі синто, суйга синто та ін.

На базі класичного конфуціанства, синто і кланових традицій формується самурайський кодекс честі - бусидо. Офіці­альною ж ідеологією феодально-абсолютистської держави стає кон­фуціанство сунського напряму, ввезене ще у XVI ст. до Японії з Китаю дзен-буддійськими ченцями [10, 107].

 

Как и любое другое философское учение, философская мысль самурая нашло своё изложение в философском труде - исторической и литературном памятнике средневековой феодальной Японии.  

Ужк в X-XII веках среди самурайских родов сложился комплекс этических и эстетических норм, выливающиеся в философское мировоззрение, которому должен был следовать каждый профессиональный воин.

Бусидо (Буси-до, буквально - «Путь воина», подобно Син-то – «Путь Богов»).

Впервые  это понятие появилось в конце XVI века в сочинениях Тори Мототала (1539 – 1600)

 Бусидо - это мо­ральный кодекс идеализированного самурая, с течением вре­мени распространившийся и среди широких слоев населе­ния. Интересно, что он никогда серьёзно не систематизиро­вался - ни в учебниках, ни в сводах правил или законов. Он возник путём осмысления лучшими представителями касты самураев древних верований и философских учений и раз­вился и окреп, найдя поддержку военачальников и правите­лей, увидевших в нём эффективное средство для более жёс­ткого контроля над рядовыми воинами.

Основные принципы Бусидо достаточно полно изло­жены в старинной книге «Хагакурэ» (буквально её назва­ние означает «Скрытый под листьями»). В своё время, бла­годаря авторитету автора – самурая-философа среди своих собратьев, эта книга завоевала большую популярность среди военного сословия. Бытует мнение, что её название взято из стихотворений Сайге, бон­зы-отшельника:

При виде цветка, который живёт, укрывшись, под листьями,

Я испытываю такое чувство, словно вижу свою тайную любовь.

Книга «Хагакурэ» состоит из одиннадцати частей, по­делённых на 130 небольших разделов. Большую часть кни­ги занимают рассуждения самурая Ямамото Цунэтомо, уда­лившегося от мирской суеты после смерти своего господи­на. «Хагакурэ» известна и под названием «Набэецма рон-го», т.е. «Афоризмы Набэсима»- правителя провинции Хид-зэн на острове Кюсю.                                             

«Хагакурэ» и «Будосёсинсю» — два разных и в то же время очень похожих произведения. Напи­санные потомственными самураями Ямамото Цу-нэтомо (1659—1719) и Дайдодзи Юдзаном (1636—1730), они являются настоящим учением нравственности, провозглашающим философское мировоззрение, этические нор­мы и правила, регламентирующие всю жизнь  саму­рая от его рождения до седой старости, смерти.

Бусидо давало ответы самураю во всех сферах его деятельности. На это указывают даже само заглавие частей Кодекса самурая: образование, путь верности, исторические записи, вежливость, правильное и неправильное, храбрость, репутация самурая, хвастовство и клевета,  проявление чувств, утонченность, бережливость, дружба, взаимоотношение с другими сословиями, самурай-отшельник, боевой дух, военные искусства, служба,  долг вассала, долг самурая, воин заменивший падшего, чиновники, взятая и ворованная власть, путешествие и многие другие.

Предназначенные для воспитания молодого поколения самураев, они несут в себе источник ду­ховных сил и для людей более старшего возраста, вос­певая величие помыслов и величие поступков. Непо­колебимая готовность к смерти, все заполняющее чувство долга, забота о чести — как о высочайшем достоинстве, мужество и решительность — являю­щиеся оружием самурая, любовь — понимаемая в смысле высочайшей романтики, снисходительность и сострадание к людям — вот это и есть «Хагакурэ» и «Будосёсинсю».

Написанные в период мирной жизни, когда мно­гие самураи, потеряв привычный уклад жизни, стали предаваться развлечениям и пагубным страстям, под­меняя духовные ценности стремлением к обладанию материальными благами, в предвидении дальнейше­го расшатывания нравственных устоев и подмены человеческих ценностей, «Хагакурэ» и «Будосёсинсю» призывали самураев вернуть былую веру в чистоту.

Потребовалось пять веков военного правления, чтобы выработать своего рода эталон безупречного поведения воина-самурая.

«Хагакурэ» и «Будосёсинсю», предназначенные для воинов-самураев, с течением времени стали той ду­ховно-нравственной основой, к которой в самые труд­ные времена своей жизни обращались взоры японс­кой нации.

Представленные идейно-нравственные положения кодекса бусидо взяты из «Хагакурэ». Уже само назва­ние — «Хагакурэ» («Сокрытое в листве») — подра­зумевает нечто таинственное, скрытое от обычного взора, то сокровенное, что открывается только тем, кто стремится к постижению избранного им Пути воина.

Вот изречение из Хагакуры: «Я постиг, что Путь Самурая — это смерть. В ситуации «или-или», не раздумывая, выбирай смерть. Это несложно. Утвердись в решимости и дей­ствуй. Лишь малодушные в поисках оправдания соб­ственной трусости рассуждают о том, что умереть, не добившись цели, означает умереть собачьей смертью. В ситуации «или-или» принять наиболее верное решение невозможно.

Все хотят жить, и нет ничего удивительного в том, что, не желая умирать, каждый ищет этому оправдание. Если же человек продолжает жить, не достигнув цели, и не стремится к ее осуществле­нию, у него отсутствует твердость духа и он недо­стоин уважения».

Согласно учению бусидо, вся человеческая жизнь состоит из этапов учения. На начальном этапе обучения занятия еще ни к чему не приводят, и человек считает себя и других неопыт­ными. Такой человек бесполезен. Находясь на втором этапе, он уже способен трезво оценить несовершенство свое и увидеть несовершенство других, но все еще бес­полезен. Проходя третий этап учения, человек уже горд за свои умения, радуется, если его хвалят другие, и пе­реживает за недостатки друзей. Такой человек может быть полезен. Достигая же высшего этапа в учении, человек выглядит так, словно ничего не знает». Это общие этапы. Но есть еще один этап, самый важный из всех, на котором человек постигает бес­конечность совершенствования в избранном им Пути. Зная свои недостатки, он никогда не думает о том, что достиг вершины. Лишенный гордости, в смире­нии он постигает свой Путь до конца.

Следующим аспектом бусидо является изречение: «К важным делам отно­сись легко - К делам менее важным относись серьезно».

«Если у твоего врага даже тысяча человек, но, ис­полнившись решимости сокрушить их всех до еди­ного, ты выступишь против них, успех будет на тво­ей стороне».

Как видно из выше изложенного, Путь Самурая — это осознание неизвестности, ибо человек не знает того, что может случиться с ним в любое мгновение. Необходимо днем и ночью об­думывать внезапность ситуации и непредвиденность обстоятельств. Часто победа и поражение зависят от мимолетности случая. Оказавшись в таких усло­виях, уйти от позора нетрудно — для этого доста­точно умереть. Но даже если самурай знает, что обре­чен на поражение, он должен продолжать устремляться к цели. Для этого нет нужны ни в мудрости, ни в технике. Истинный самурай не предает себя рассуждениям о победе и поражении. Он бесстрашно бросается навстречу смерти. Поступая так, самурай пробудится ото сна.

«Две вещи могут ввести слугу в заблуждение: бо­гатство и слава». Тем самым Бусидо определяет негативное отношение самураев к богатству и славе. Людям с материальными инте­ресами в сердце чуждо чувство долга.

К тому же, внезапная атака противника на поселение приведет к неминуемой потере материальных благ не зависимо от исхода сражения. Вот почему быт самураев ограничивался только необходимым и простым, без роскоши и накопления богатства, даже в долгие мирные часы.

Бусидо учит, что если внимательно взглянуть на мир, живущий своей жизнью, взору откроется много вкравшихся в доверие людей, лицемеров, спрятавшихся под личи­ной преданности, плутов, притворяющихся мудры­ми и обладающими жизненным опытом. Стоит же только господину уйти от дел или оказаться в уедине­нии, как многие слуги тут же отвернутся от него, бросившись искать для себя благосклонности и рас­положения у нового властителя.

Люди разного звания и ранга, обладающие зна­ниями и умудренные жизненным опытом, часто воз­носят себя к числу самых преданных слуг, но при первом же случае, когда требуется отдать жизнь за господина, у них от страха трясутся коленки. Это вызывает чувство презрения и омерзения. Иногда бывает так, что человек, казавшийся ранее бесполезным, вдруг проявляет себя несравненным и муже­ственным воином и, отрекаясь от своей жизни, сле­дует воле своего господина.

Что бы ни делал самурай, он всегда должен согласно учению бусидо помнить об одном: пре­данность в отношении господина; сыновнее почита­ние в отношении родителей; смелость в отношении боевых искусств; нет ничего за пределами текущего мгно­вения. Это объяснялось тем, что в любой момент жизнь самурая могла оборваться.

Согласно самурайской философии тот, кто не думает так, и ни днем, и ни ночью, но предается страстям и желаниям, жизнь свою окончит позо­ром. Кто живет в свое удовольствие и, надеясь, что с ним никогда ничего не случится, продолжает раз­врат и распутство, пожнет немало хлопот и огорче­ний.

Парадоксально, но «Хагакурэ» осуждает знаменитый подвиг 47 ренинов, которые отомстили за смерть господи­на только через год. Ведь месть, как и сэппуку (харакири), должны быть приведены в действие незамедлительно. «Ха­гакурэ» поучает, что если воин будет постоянно думать о том, как достойно умереть, его жизненный путь будет прям и прост. В ситуациях опасности он не будет в этом случае думать о том, как спасти свою жизнь, а станет неуклонно стремиться к тому, чтобы броситься в гущу врагов и встре­тить смерть с улыбкой.

От идеи пренебрежения собственной жизнью и приня­тия неизбежности смерти недалеко отстоит и такое качество, как доблесть. Из описания боевых подвигов самураев Набэсима следует, что доблесть должна быть в натуре любого воина. Высшей доблестью самурая является преданность господину. Не будь беспрекословной дисциплины и высо­чайшей преданности, не было бы и других добродетелей. В этой преданности, как в одном из основных моментов по­учений «Хагакурэ» и состоит всё то, что дорого самураю.

Решения господина могут быть самыми неожиданными, и всё же им  нужно подчиняться.

Неотъемлемая часть любого уважающего себя самурая - это его честь. В «Хагакурэ» говорится: «Вы можете поте­рять свою жизнь, но честь - никогда»» Воинов призывали строго хранить свое «доброе имя» любыми доступными средствами, любой ценой. Так же тщательно самурай обязан был следить не только за своим духовным уровнем, но и за чистотой и опрятностью: «Даже если ты знаешь, что тебя могут сразить в этот самый день, ты должен достойно встре­тить свою смерть, а для этого нужно позаботиться о своём внешнем виде. Ведь враги будут презирать тебя, если ты бу­дешь выглядеть неаккуратно».

Каждое утро самураи брили лоб, мылись, смазы­вали волосы, стригли ногти, чистили пемзой, а затем кислицей руки и ноги, постоянно ухаживая за собой, чтобы иметь чистый и опрятный вид. Своему ору­жию они уделяли очень серьезное внимание и забо­ту: его чистили, натирали и хранили в исключитель­но бережном состоянии.

Не остаётся в стороне от внимания и воспитание подра­стающего поколения, так как именно дети в будущем долж­ны были продолжить и прославить новыми подвигами свой род: «С младенчества нужно поощрять в нём (ребёнке) сме­лость, никогда не дразнить и не запугивать». Как видно из этих слов, воспитывая ребенка, самурай уже с раннего дет­ства должен избегать его запугивания, всемерно по­ощряя в нем смелость и отвагу, поскольку боязнь и страх, зало­женные в детстве, остаются до конца дней.

Философия Бусидо, как ни какое иное философское учение мира в то время, уделяло особое внимание психологическому воспитанию ребенка, заложив основы детской психотерапии в современной Японии.

Самураю следовало всегда быть предельно решитель­ным и конкретным: «Если в серьёзных делах, касающихся его самого, человек не будет действовать решительно и без промедления, он никогда не достигнет успеха. Если самурай каждый день не укрепляет свою решимость, если он не задумывается даже во сне, что означает быть воином; праздно проводит день за днём, он достоин наказания».

Учение бусидо призывало всех самураев, независимо от его сословного происхождения (а при Токугаве большое число самураев исходили из низших сословий провинциальной Японии), порою к фанатичному овладению знаниями не только в военных науках, но и в искусстве, литературе, поэзии, философии, экономике и политике.

Философские воззрения бусидо касаются и межличностных отношений.

Много места в философских размышлениях бусидо уделяется ошибкам – серьезным промахам, связанным с жизненными ситуациями и отношениями между людьми. Так, ошибки следует исправлять сразу, а не пытаясь их прикрывать. Только в этом случае она скоро будет забыта, и тому, кто её совершил, не станут указывать на неё впоследствии.

Нетипичным для современного человека является отношение бусидо к женщине. Она вообще занимает маленькое место в размышлениях самурая, только как хранительница очага.

В бусидо встречается несколько интересных высказываний об уме и находчивости. Так, порицаются люди, которые выдают себя за знатоков многих предметов, а на самом деле оказываются дилетантами. Недопустимо о многом иметь поверхностные знания.

Радость и гордость, выраженные на лице, неприличны. Такие этические требования довольно часто встречаются в философских работах. На самом деле они основываются не столько на правилах этикета, сколько на общей философии смирения. Сдержанность и чувство собственного достоинства должны проявляться даже в мелочах. Например, если на улице внезапно начался дождь, не стоит суетиться и бежать домой – всё равно промокнешь. Можно спокойно дойти до дома. Также, согласно бусидо, самураю следует поступать и в других делах.

Все достоинства видны в человеке с первого взгляда. Как правило, это внешние проявления: спокойствие, пристойный внешний вид, краткость слов, безупречность манер, величавость поступков, глубокое постижение и ясное понимание. Источник этих достоинств бусидо видит внутри человека – это простота мысли и сила духа. Но также легко заметить с первого взгляда и пороки: зависть, гнев и глупость. Всё зло в мире происходит от них. Противопоставлены им человечность, мудрость и смелость, которые дают начало всему хорошему. Таков ответ бусидо на вопрос – что такое зло, а что такое добро.

Но особое место в учении бусидо занимает философия в бою – ведь бусидо – это Путь Воина.

Отношение к богам и Будде двойственно: с одной стороны, им нужно молиться, чтобы чего-то достигнуть, с другой – торжественную клятву, данную самураем, не в силах отменить боги: он может сделать это сам. Кроме того, для самурая Пути Будды и Конфуция второстепенны по значимости после Пути Воина. А это учение замешано на большой доле фатализма. Судьба, по мнению японских философов, трансцендентна, то есть лежит за пределами понимания.

Это входит в триаду, согласно которой есть вещи, которые мы понимаем, есть – которые не понимаем, но можем понять, а есть вещи, которые понять невозможно.

Как видно, философия «Хакакурэ» охватывает если не все, то многие стороны человеческой сущности, ибо в ней даны самые основные понятия о ней.

 

3.2.         Харакири (сэппука) – самурайская этика.

 

Одним из проявлением специфики философии самураев служат их этические принципы. Реферативное изложение вряд ли позволит в полной мере передать их, тем не менее приведу конкретный пример из литературного источника [6]:

«Ёсимицу поднялся на сторожевую вышку и стал всматриваться вдаль — в том направле­нии, куда уехал принц. Он неясно увидел вда­ли его удаляющуюся фигуру. "Ну, теперь за дело!" — подумал он. Оторвал мечом башен­ные доски, открыл всего себя стоящим внизу и громким голосом воскликнул: "Второй сын императора Годайго, государя в девяносто пя­том поколении со времен, императора Дзим-му — августейшего потомка великой богини Аматэрасу, принц первого ранга Такахато, ныне погиб от руки мятежных вассалов! Сей­час я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для вас, когда кончит­ся ваше воинское счастье и вы будете сами готовы разрезать себе живот!"

Сказав так, он снял доспехи и сбросил их с башни. Спустив с плеч парчовую накидку, бывшую под латами, обнажил верхнюю часть туловища, воткнул меч в белое блестящее тело и сделал слева направо по животу прямой над­рез, выхватил оттуда внутренности и бросил их на пол башни, потом взял меч в зубы и упал лицом вниз» .

Описанный пример совершения харакири, с языковой и физиологической стороны точнее сказать -  сэппуку (каппуку) – «разрезание желудка», отно­сится к классическому японскому эпосу «Повесть о Великом мире», в которой рассказывается о 2640 по­добных самоубийствах, исполненных самураями с про­явлением высшего героизма и воинской доблести.

История происхождения ритуала самоумерщвле­ния путем вспарывания живота до сих пор остается неясной. Из некоторых источников известно, что в древности подобные единичные случаи имели места в Китае и сопредельных с ним странах. Что же касается Япо­нии, то Хироаки Сато в своей книге «Самураи: исто­рия и легенды» пишет, что в одном из дошедших до нас документов рассказывается о случае вспарывания живота женским божеством Оми. В географическом описании провинции Харима, датированном VIII в., приводится объяснение названия болота Харасаки («Разрывающая живот»). Вот как об этом говорит­ся в историческом документе:

«Однажды богиня Оми, преследуя своего мужа, добралась до этого места и здесь же, воспылав гневом и яростью, разрезала себе мечом живот и бросилась в болото».

Правду говорят мифы или нет, стоят ли за приве­денным случаем реальные человеческие персонажи, обожествленные со временем в народных сказаниях и легендах, — сегодня вряд ли возможно ответить на этот вопрос. Многими авторами считается, что история Японии не сохранила более ни­каких других свидетельств, способных пролить свет на это, не имеющее аналогов в мире, явление — вспары­вание живота [7].

Однако, на мой взгляд логическим и более рассудительным объяснением является перенятие пришельцами у айнов, аборигенов японских островов, издревле существовавшего обряда разрезания живота – некий остаток обряда жертвоприношения.

 И дело здесь не в простом лишении себя жизни (случаев сведения счетов с жизнью хвата­ло во все времена), а в той религиозно-философской идее, которую вкладывали самураи в этот акт самоуничтожения.

Живот в понимании древних японцев считался не просто частью тела – он был «вместилищем» души. Современные японцы, занимающиеся единоборствами,  воспринимают живот – «хара» - как середину человека, вместилище силы, место сосредоточения ума.

Сэппука уже была известна ко II веку н.э., с 1500 года  сэппука было официально признана привилегией сословия воинов – т.е. самураев.

Самураи проводили данный церемониал в различных случаях: при нежелании сдаваться в плен, в случае смерти своего господина от рук врага (цуйфуку – осуществлялась в основном на могиле господина – как хороший тон в отношениях слуга-господин, что первый не смог пережить гибели выше стоящего по званию или не смог предотвратить её). Сэппука также применялась для выражения пассивного протеста против приказания командующего или отца – главы рода, либо в случае невыполнения такового. Порою к Сэппуке прибегали из-за двойственности и разногласия поручения и принципов чести, либо ранее данной клятвы, обещания. В любом случае – таким образом самураи спасали свою честь, честь господина и нравственные аспекты жизни своих потомков. Осуществлялось данное действие по строгим правилам церемонии.

Во время военных действий, поверженные самурая часто перед харакири срезали себе всю кожу с  лица (со лба и до подбородка) движением меча сверху вниз. Согласно принципам современности это бессмысленно, однако в те времена столь умопомрачительному шагу был логическое объяснение. Самураи после боя отрезали головы своих поверженных противников и приносили домой как трофеи. Некоторые этим злоупотребляли и обезглавливали самураев совершивших прежде харакири – выдавая их смерть за деяния своего меча. Поэтому, чтобы никто не думал, будто самурай был побеждён более сильным противником, он и уродовал себя в знак доказательства о самостоятельном уходе их жизни. 

И хотя в самураях с детства воспитыва­ли мужество, бесстрашие и презрение к смерти, нельзя сказать, что они были безразличны к жизни и потому с такой легкостью и хладнокровием расставались с ней, словно с чем-то обыденным и ненужным. Нет, эти люди умели ценить жизнь и видели в ней не только мимолетность всего сущего. Есть много свидетельств, писем, предсмертных пожеланий, в которых внутрен­ние интонации, случайно оброненные фразы о близ­ких и семье, объяснения мотивов поступка позволяют уловить глубоко скрытый подтекст:

Всё пройдет... В странствии я,

Но надеюсь вернуться.

Мысли в граде столичном мои -

Ведь любимая там в ожиданье.

Так пишет своей жене самурай Онодэра Дзюнай Хидэтомо [5]. Выполнив же свой долг перед господи­ном, накануне смерти он сложил следующие стихи:

Привыкаешь к весенним цветам,

Когда долго живешь.

Год на исходе опять,

И печаль моя только сильней.

 

Массовый характер подобных акций самоубийства в конце концов стал вызывать естественную тревогу у правительства. Ведь, как правило, умирали лучшие, достойнейшие люди в стране, которые могли бы еще долгие годы служить на благо отечества. Поэтому в 1663 г. смерть вслед за господином была запрещена законом, но на первых порах это не возымело дей­ствия. Тогда по указу Сёгуна родственникам тех, кто вспарывал себе живот, стали отрубать головы. Только благодаря таким жестоким мерам властей удалось ос­тановить тотальное распространение самоубийств, свя­занных со смертью или гибелью господина.

В этот же период правления Токугава, в XVII в., к вспарыванию живота стали приговаривать преступив­ших закон или совершивших позорный поступок самураев. Такой способ лишения себя жизни давал возможность оступившемуся самураю восстановить свою честь.

Невзирая на запреты властей, обычай этот про­должал жить, хотя число случаев совершения сэппуку вслед за смертью господина все-таки сократилось. По­добный уход из жизни находил внутреннюю поддержку в народе: его воспевали в народных сказаниях, он служил примером героизма, воинской доблести и чувства долга.

При первом и поверхностном знакомстве с самурайством возникает ложного мнения, будто самураи были лишь кровожадными «рубаками». В их груди часто билось благородное сердце, способное даже в пылу битвы рождать тонкие стихи. Так Инодзо Нитобэ в книге «Бусидо - душа Японии» описывает историю об Ота Докан, строителе токийского замка, и его поединок. Когда против­ник ранил его копьём, он тут же изрек двустишие: «Ах, как в подобные моменты наши сердца Свет жизни почитают». На что Ото Докан, даже получив смертельную рану в бок, на­шёл в себе силы ответить: «Но в мирные часы не учатся лег­ко смотреть на жизнь».

Суммируя полученные сведения о самурайских воззрениях на жизнь, можно в значительной мере систематизировать их и выделить самое главное.

Первое, «Хагакурэ» как воплощение Бусидо ценит субъективность. Она считает действие функцией любого субъекта и видит в смерти итог действия. Упрощая задачу, эта философия предлагает стандарт действия, являющегося эффективным средством преодоления ограничений личности и подчинения чему-то большему. Всё в высшей степени субъективно – никаких объектов просто нет. Это – философия действия, а не сочетания различных абстрактных элементов или сил.

Второе – любовный аспект. У японцев есть традиция романтической любви и специальное обозначение для неё (рэнъай) в старой Японии любовь (ай) была почти неизвестна. В то время люди знали только страсть, в которой преобладали сексуальные устремления (кой). В основе духовного мира японцев эрос и агапе слиты воедино. Когда любовь к женщине или молодому человеку чиста и целомудренна, она ничем не отличается от преданности самурая своему господину или роду своему. Это представление основывается на твердом убеждении, что все исходящее из глубины сердца образует идеал, к которому следует стремиться и за который, если нужно, следует умереть. Эта система положила основу «любви к императорской семье».

Третье – философия жизни. Здесь стоит повторить ранее цитируемый  пример с ситуацией «или-или», когда самурай без промедления выбирает смерть.

 

 

 

 

 

 

 

4.       Традиция и современность.

 

Среди цветов красуется сакура,

Среди людей самураи.

        

             (народное двустишие)

 

В современные и более гуманные дни в Японии обычай отрезания головы у поверженного противника сменился зарисовкой иероглифически числа побед на своём знамени. Данную трансформированную традицию переняли многие воины различных стран, даже во время Великой Отечественной войны наши пилоты-асы рисовали на фюзеляже звезды по количеству сбитых самолётов противника.

Время всё изменило, изменились и сами японцы. Глобализация, взаимовлияние и сталкивание различных культур сегодня, как никогда прежде, происходит повсюду в мире. Уже давно истинные самураи ходят в европейских костюмах и, оставив свои боевые мечи, работают в фирмах, управляют производством, возглавляют банки и концерны, и лишь немногие из них, оставаясь верными воинскому долгу, служат в армии и других силовых структурах и ведомствах.

Если отбросить политический аспект Второй мировой войны, разве не заслуживает внимание героизм и самопожертвование летчиков-камикадзе.

Отголоском харакири может послужить недавнее решение президента одной крупной японской автомобилестроительной корпорации «Мицубиси» о добровольном понижении себе заработной платы на 5 % в результате выпуска не совсем качественной партии автомобилей. Воодушевленные слушатели-рабочие своего президента тут же на собрании единогласно и самостоятельно решили и себе уменьшить оплату за труд на 10 %.

Именно философия бусидо зародило в современной Японии столь уникальное и эффективное по меркам Запада явление как японский менеджмент.

Невзирая на расширение и укрепление контактов с окружающим миром и открытость Японии для иностранцев в настоящее время, самурайство, как и его философские учения, не было должным образом и по достоинству оценено.

Корни японского бусидо уходит слишком глубоко в прошлое, чтобы современные веяния могли повредить им. Рассматривая «Сокрытие в листве» и «Будосёсинсю» с позиции сегодняшнего дня, открывая для себя «Кодзики» («Записи о делах древности»), японскую поэзию периода Нара (VIII в.), «Гендзи-моногатари» периода Хэйан (IX – XIII вв.) и другие памятники литературной и философской мысли, можно приобщиться к познанию  удивительного явления духовной жизни Японии, повлиявшего на весь ход её исторического развития и выдвинувшему её в ряды первых государств мира, даже после поражения во Второй мировой войне.

Более тысячи лет самураи составляли цвет японской нации. Зародившись ещё в VII веке и официально прекратив своё существование в 1876 году, это уникальное  военное сословие (несхожее с европейским рыцарством) пожалуй, навсегда останется одним их самых ярких и влиятельных героев истории Страны восходящего солнца, оказавших значительное воздействие на философское мировоззрение современных японцев.

Бурное время последних столетий, кардинальные революционные потрясения в японском обществе не смогли разрушить того, что создавалось веками. Дух нации, который ковался более тысячи лет, оконча­тельно закалился в горниле самурайства. Изначаль­ные духовные принципы самураев формировали не только воинственность и бесстрашие, верность гос­подину и беззаветное служение воинскому долгу, но и закладывали основу моральной и нравственной чи­стоты. Образ грозного, мужественного, порой жесто­кого воина, проделав длинный путь становления и развития, в конце концов стал символом человека, на которого равнялись, образцом, которому стремились подражать люди всех сословий. Бусидо, живущее в сердце самурая, вобравшее в себя религию, философию и нравственность, со вре­менем проникло в душу народа и стало духом япон­ской нации.

Не поняв до конца бусидо, не познав его сокро­венную сущность, вряд ли можно хотя бы отчасти проникнуть в душу японца. Ибо в бусидо скрывают­ся те незримые нити, которые объединяют каждого жителя страны Ямато, будь-то самурай или простой крестьянин. Сам дух Японии, от момента ее зарож­дения и до наших дней, впитавший в себя вместе с богами синто, дзэн-буддизм и конфуцианскую этику, живет в кратких, лаконичных и поучительных стро­ках бусидо

 

 

 

Список использованной литературы

 

1.      «Роса на цветке». Японские трехстишия. Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 2000. – 320 с.

2.      Буддизм и государство на Дальнем Востоке. М., 1987.

3.     Гвоздёв С.А. Самураи. Путь меча. – Мн.: «Современное слово», 2001. – 384 с., илл.

4.     Горбачева Е.Г., Хворостухина С.А., Бурлуцкая Л.А. Тайны самураев. – М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 2002. – 448 с., илл.

5.     Горегляд В.Н. Японская литература VIII – XVI вв.: Начало и развитие традиций. – СПб.: «Петербургское  Востоковедение», 2001: 2-е изд. – 400 с. (Orientalia)

6.     Н.Г. Цед. Дух самурая – дух Японии. / СПб: «Издательский Дом “Нева”»; М.: «ОЛМА-ПРЕС», 2000. – 256 с., илл.

7.     Нагато Хироси. История философской мысли Японии: Пер. с яп./ Общ. ред. и вступ. ст. Ю.Б. Козловского - М.: Прогресс, 1991. – 416 с.

8.     Современная Япония. М., 1968.

9.       Тосака Дзэн. Японская идеология./ Сокращ. перевод Л.Ш. Шахназаровой. Предисл. Кодзаи Есисигэ. - М.: "Прогресс", 1982. –  252 с.

10. Філософія. Підручник / За загальною редакцією Горлача М.І., Кременя В.Г., Рибалка В.К. – Харків: Консул, 2000. – 672 с.

11. Японская классическая поэзия. – Смоленск: Русич, 2002. –  528 с.

12. Thomas Cleary. Code of the Samurai. Tuttle Publishing, 1999. – 224 p.